Руку держи крепче и отпускать не смей.
Даже если ветер ревет, грозя тебя унести,
Даже если вокруг сотни паршивых змей
Жмутся к ногам, не дай им свести с пути.
Крепче вцепись, будто бы ты и я —
Целое, что разделенным быть не должно.
Даже если по жилам течет лишь яд,
А вместо сердца — пульсирующий ожог.
Не разжимай пальцев, представь на миг,
Словно в руках держишь мечту свою,
Ты в ней, подобно мастеру, сам воздвиг
Судно с огромным парусом, сто кают.
Или взобрался однажды на Эверест.
Не отпускай меня, я тебе спою
Про разноцветных чаек, громадный крест,
Холод, тепло, мурчащий седой уют.
Может быть, про растения дальних мест
Или про шелест листьев в родном краю.
Знаешь, теперь ничто не имеет вес.
Я в этом дне слишком сильно тебя люблю.
____________________________________
На самом деле нет в каноне никакого судна, я не знаю, откуда оно взялось. А вот первые строчки последней строфы навеяны переводом "Жирафа" Гумилева. Переводом, потому что его я, в отличие от оригинала, знаю наизусть. "And how will I tell you of gardens, you haven't seen yet, / Of slender palm trees and the smell of mysterious grass..."
А вообще, грустно это. Бессилие. И если на себя ты уже забил, то тут подобным образом никогда поступить не сможешь, да и не захочешь, конечно.